Как открыть новое производство в исправительной колонии. Наталья Шерстнева: «Основная задача в колониях Среднего Урала – трудоустройство заключенных, а не получение прибыли

Цеха, за аренду которых не надо платить, и рабочие, которые не пьют и не прогуливают. И собственный торговый дом, открытый в этом году совместно со Сбербанком. Похоже, Федеральная служба исполнения наказаний готова принять бизнес на исключительных условиях.

АНАСТАСИЯ ЯКОРЕВА

Финансист при исполнении

Заместитель директора Федеральной службы исполнения наказаний Олег Коршунов — полноватый, добродушный мужчина, по образованию финансист. В центре его рабочего стола красуется табличка: "Денег не дам".

— Денег и правда не хватает,— говорит Коршунов.— Организация сложная. Бюджетное финансирование, да к тому же погоны.

Сам он — чужеродный, "гражданский" элемент. До того как попасть во ФСИН, работал в банках, был первым зампредом МБРР. Потом Коршунов принял приглашение возглавить управление экономического развития и торговли Рязанской области. Гордится, что при нем область получила рейтинг B+ от агентства Fitch, который позволяет привлекать зарубежных инвесторов.

Во ФСИН он попал в августе 2012-го, через несколько месяцев после того, как прежнего главу ФСИН Александра Реймера сменил Геннадий Корниенко. Почти год Коршунов работал начальником финансово-экономического управления ФСИН, а на днях был назначен заместителем Корниенко.

В СМИ в первый год работы он отметился заявлениями о том, что надо привлекать в колонии крупных инвесторов. Пока привлечь удалось производителя перчаток "Континент-Сити" (открывает производство на 1 млн пар в месяц) и некий кирпичный завод (Коршунов его не называет).

Впрочем, тюремные производственные помещения привлекали предпринимателей и до прихода Коршунова. "Только недавно МВД узнало, что практически всю форму для них шьют в колониях,— говорит он корреспонденту "Денег".— Они удивлялись: мол, мы ведь проводим конкурс, его выигрывают коммерсанты, а ФСИН-то когда появляется?"

ФСИН, будучи казенным учреждением, в конкурсах участвовать не может. Выигрывают конкурсы посредники, а производство передают в колонии в целях экономии. Одежда, продукты, металлические изделия, стройматериалы, мебель, игрушки — за год исправительные учреждения выпускают продукции более чем на 30 млрд руб. Половину — в подведомственных ФГУПах для собственного потребления.

Другая половина — заказы или сторонний бизнес, причем в последнем, по данным члена президентского Совета по правам человека Андрея Бабушкина, занято только 2% заключенных.

Сейчас в российских колониях отбывает наказание около 600 тыс. человек. Из них трудоспособных, по расчетам Олега Коршунова, 220-250 тыс. ФСИН имеет около 150 тыс. собственных рабочих мест, чаще всего с устаревшим оборудованием. Но работой сейчас занято около 120 тыс. заключенных, говорит Коршунов. Для полной же загрузки не хватает заказов.

Зоны ежегодно производят продукции на 30 млрд руб., и только половина из этого - для внутреннего потребления

В 2014 году все должно измениться. Летом начнет работать Торговый дом ФСИН, созданный совместно со Сбербанком. Торговый дом — это, по сути, управляющая компания, которая поможет колониям получать госзаказ, даст возможность инвестировать в новое оборудование и открывать производства. Работать в Торговом доме будут гражданские.

Тюремная экономия

Ульяновский предприниматель Михаил Костяев с 2003 года собирает на территории колонии спецавтотранспорт — молоковозы, хлебовозы, топливозаправочные и пожарные автомобили, грузовые прицепы. Фактически это доработка моделей ГАЗ и УАЗ под конкретные потребности. В цеху на его оборудовании, привезенном в колонию, работают 30 заключенных: сварка, малярка, сборка. Производство контролирует мастер — сотрудник колонии. Выгода Костяева очевидна: в колонии не нужно платить за аренду.

Хотя Коршунов зазывает предпринимателей готовыми помещениями с подведенными коммуникациями, на самом деле ФСИН не сдает помещения в аренду: по закону эти доходы пришлось бы напрямую перечислять в госбюджет.

ФСИН берет фиксированную сумму по факту выполнения работ, пропорциональную количеству занятых заключенных. Сюда входит оплата электричества, зарплата, расходы на ремонт помещения. Причем коммунальные тарифы в колониях ниже — не как для промышленности, а как для населения.

По этой системе Михаил платит 15-20 тыс. руб. на одного работающего заключенного в месяц. Когда заказов нет, не платит.

Другой ульяновский предприниматель, Дмитрий Борунов, полгода назад открыл в колонии небольшое производство корпусной мебели — сейчас у него работают четыре человека. Колония выделила ангар примерно на 250 кв. м. Станки Борунова занимают примерно половину, другая половина пустует. Расходы на тюремное производство не превышают 120 тыс. в месяц. "На гражданке" столько бы составил один фонд оплаты труда — без учета аренды и коммунальных платежей. "Вольный" сотрудник получает примерно в четыре раза больше, чем заключенный. Ради такой экономии Борунов готов проходить процедуру обыска на входе и выходе каждый раз при посещении своего производства.

Как признает Олег Коршунов, некоторые колонии требуют завышенную плату за услуги. Впрочем, других рисков он не видит и рассчитывает, что ТД сделает ценообразование для бизнесменов более прозрачным: "Торговый дом получает заказ, рассчитывает себестоимость, добавляет рентабельность колонии, допустим, 10%, и все, можно выполнять". Сейчас предприниматели начинают сотрудничать с колониями в основном по рекомендациям знакомых или по знакомству с начальством колонии.

Другим плюсом организации производства в колонии Коршунов считает то, что заключенный никогда не придет на работу пьяным, ничего не сворует. Но предприниматели в человеческом факторе видят и некоторые минусы.

Дисциплина вместо мотивации

"Чтобы организовать производство в колонии и мотивировать сотрудников — заключенных, нужны стальные нервы и много времени",— говорит Дмитрий Борунов.

Для обычных тюрем ежегодная текучка персонала в 30-40% — обычное дело: заключенные выходят на свободу, а производство теряет обученного сотрудника. Считается, что самый стабильный персонал в колониях строгого режима. В качестве примера Коршунов в одном из своих выступлений приводил колонию "Черный дельфин" (исправительная колония особого режима для пожизненно осужденных в Соль-Илецке), где, по его словам, работают до 80-90% всех заключенных и организовано одно из самых серьезных птицеводческих подсобных хозяйств.

По мнению предпринимателя, пожелавшего остаться неизвестным, самое трудное для предпринимателя — заслужить доверие заключенных: "Есть люди, которые сидят практически ни за что,— поясняет он.— Они обижены на государство. На предпринимателя они, естественно, тоже смотрят с подозрением". Иногда работает, по его словам, чисто человеческое внимание — награда за хорошую работу в виде блока сигарет или пачки чая.

Открывая производство в колонии, нужно быть готовым к спецрежиму: каким бы срочным ни был заказ, если в колонии праздник или выходной, на работу никто не выйдет.

Кроме этого, по статистике ФСИН, сейчас больше половины содержащихся в колонии заключенных — рецидивисты.

"Иногда первый рабочий день в колонии — это вообще их первый рабочий день в жизни",— говорит Михаил Рожновский, заместитель директора ФГУПа "Архангельское".

Больной вопрос для заключенных — заработная плата. По закону они не могут получать меньше МРОТ — в прошлом году он составлял 5,2 тыс. руб. Из этой суммы государство может удержать до 75% — за содержание заключенного, а также за нанесенный ущерб по исполнительным листам. "На деле получается странная ситуация: заключенные, которые не работают, живут за счет государства,— говорит один из сотрудников ФГУПа.— А с тех, кто работает, вычитают за содержание". С учетом вычетов минимум, который должен получать заключенный, около 1,3 тыс. руб. Эти деньги он может потратить на покупки в тюремном магазине или перечислить семье. На деле же зарплаты заключенных могут составлять, например, и 29 руб. в месяц, о чем Надежда Толоконникова из Pussy Riot писала в своем открытом письме. На форуме для родственников заключенных называют близкие суммы — 5 руб. или 7 руб. за месяц работы, 200 руб. в месяц считается большой удачей. Никто из опрошенных "Деньгами" предпринимателей не задавался вопросом, какая доля от оплаты услуги на самом деле перечисляется заключенному. Коршунов признает проблему, но утверждает что это — самоуправство начальников колоний, с которым ФСИН начинает бороться.

"Не то чтобы колония кладет эти деньги себе в карман,— говорит Коршунов.— Это казенное учреждение, там все до копейки учитывается. Просто они на эти деньги сделали ремонт, например кабины душевые поставили или телевизор новый купили".

А вот Михаил Рожновский утверждает, что скотник-заключенный, занятый на сельскохозяйственном производстве ФГУПа "Архангельское", в сезон за месяц может зарабатывать более 20 тыс. руб., после чего у начальника колонии на столе растет стопка заявлений с просьбами о приеме на работу.

В последнее время бизнес начал рассматривать заключенных не только как рабочую силу, но и как потребителей.

Потребитель за решеткой

В 2010 году директор пермского отделения одного из федеральных операторов связи Михаил Житков перешел работать исполнительным директором в небольшой стартап на базе местного интернет-провайдера "Кокос". Стартап назывался "Родная связь" и имел узкую специализацию: организация видеосвиданий для заключенных и их родственников.

За первые шесть месяцев Житков подключил к сети "Родной связи" 40 видеотерминалов в колониях. Сегодня компания имеет 240 собственных терминалов (каждый обходится примерно в 250 тыс. руб.) и работает в 16 регионах России.

Рынок ограниченный: сейчас в стране около 700 тыс. заключенных (с учетом СИЗО). Если считать с родственниками и близкими, получится около 4 млн человек, прикидывает Житков. В стране более 700 колоний. "Родная связь" и их конкуренты успели охватить 400 колоний.

Тариф на видеосвидание — 300 руб. за 15 минут, а загруженность терминала может составлять от часа до пяти часов в месяц. Оборот "Родной связи" сейчас превышает 70 млн руб. в год. Кроме видеосвиданий у компании есть еще "Электронный кошелек", традиционные "Телефонные переговоры" и "Интернет-магазин".

Интернет-торговля в тюрьмах начала развиваться с 2010 года. До того в ходу были только передачи и покупки в тюремных магазинах. Сервис "Родной связи" (появился в 2011 году) — это не магазин в чистом виде, а услуга процессинга, уточняет Житков. "Чтобы передать посылку на территорию колонии, нужно пройти все контрольные процедуры: каждая сигарета должна быть поломана, конфета — развернута",— говорит он. Чтобы всего этого избежать, на сайте представлен ассортимент тюремного магазина определенной колонии, из которого родственник может сформировать посылку и оплатить ее. То есть фактически "Родные связи" занимаются не поставкой продуктов, а процессингом.

"Сизомаг", появившийся раньше магазина "Родной связи" (в 2010 году), работает по другой модели: принимает заказы от родственников и заключенных (через терминалы в колониях), формирует посылку и доставляет заказчику. "За содержимое мы отвечаем своим бизнесом",— говорит директор и владелец "Сизомага" Николай Моторный.

Сейчас "Сизомаг" работает с колониями в Москве, Подмосковье и Самарской области. Выручка магазина в 2013 году составила почти 350 млн руб. ФСИН за доставку посылок адресату берет комиссию — 18%.

С декабря 2013 года правила тюремной торговли, по мнению Житкова и Моторного, изменились к лучшему: теперь тюремные магазины организует не администрация колонии, а ФГУПы.

"Раньше в некоторых колониях интернет-магазинов не было вовсе, в некоторых они работали из рук вон плохо,— говорит Михаил Житков.— Теперь, надеюсь, нам будет проще. Во ФГУПах работают гражданские, которые понимают, как должна быть организована торговля. И мы рассчитываем, что в тюремных магазинах наконец появится штрихкодирование и автоматизированный учет".

Новые порядки могут упростить построение бизнеса, подобного "Родной связи" и "Сизомагу". Впрочем, бизнес на видеосвиданиях может погубить Олег Коршунов, если будет реализована его инициатива по предоставлению заключенным бесплатного Skype.

Принудительный и добровольный

Осадок все же остается: свежо в памяти письмо Надежды Толоконниковой о ситуации в мордовской колонии: 17-часовой рабочий день, отсутствие выходных. Заключенных заставляли работать, запугивая неформальными наказаниями вроде "сидеть в локалке до отбоя" или "закрыть гигиену", а также коллективной ответственностью, когда за отказ заключенного от работы страдает весь отряд.

Но в большинстве колоний, как ни странно на первый взгляд, спрос на труд больше предложения. Во-первых, те, кто работает, могут рассчитывать на условно-досрочное освобождение (УДО), во-вторых, для многих важен мотив "без работы умрешь со скуки", в-третьих, если с колонией повезло, за работу можно получить какие-никакие деньги.

Вот только получить работу не так-то просто. "Один парень спросил: а можно ли работать? Охранник ответил: мол, ты посиди годика два для начала, зарекомендуй себя с хорошей стороны, а потом, может быть, тебе дадут работу. Теперь не УДО работой зарабатывают, а, наоборот, работу заработать надо сначала",— пишет посетитель форума Syzo.ru.

Производственное величие ФСИН — мечта Олега Коршунова. Другая его мечта — обязательный труд для всех заключенных, как в СССР. "К сожалению, сейчас работа — дело добровольное,— говорит он.— Хотя я считаю, что заключенный должен трудиться, чтобы возместить нанесенный урон".

Случай с заключенным Михаилом Ходорковским, который не хотел шить рукавицы в колонии, а хотел заниматься интеллектуальным трудом, Коршунов прокомментировал в прессе так: "Либо он не работает, либо шьет рукавицы. Если бы он захотел, он мог бы стать бригадиром той бригады, которая шьет рукавицы, и придумал бы что-нибудь хорошее для этой бригады".

Возможно, Ходорковский-бригадир и всеобщий труд на зоне — это пока лишь мечты руководства ФСИН. Но, пожалуй, по сумме факторов колонии и правда имеют шанс в скором будущем дать фору многим российским производственным площадкам. А если учесть дешевизну труда, то еще и китайским.

Как используют труд заключенных за рубежом

БИЗНЕС В КЛЕТОЧКУ

В США тюремный труд допускается 13-й поправкой к Конституции. Заключенные федеральных тюрем работают на государственную корпорацию UNICOR. Вся ее продукция продается госучреждениям, прежде всего Минобороны. UNICOR имеет 78 фабрик на базе тюрем, в которых производится около 80 видов продукции (электроника, одежда, офисная мебель и др.). Выручка от продаж в 2013 году — $533 млн. Зарплаты заключенных составляют $0,23-1,15 в час. Частные тюрьмы заключают соглашения с крупными компаниями, организуя производство для их нужд. В частности, трудом заключенных пользовались Motorola, Compaq, Honeywell, Microsoft, Boeing, Revlon, IBM, Hewlett-Packard, Nortel и др. Зарплата у заключенных частных тюрем обычно ниже — $0,9-4 в день. Американская тюремная индустрия выпускает до 100% военного обмундирования и снаряжения, монтажные инструменты, бытовую технику, авиационное и медицинское оборудование.

В Германии заключенные работают либо на предприятиях самих уголовно-исполнительных учреждений, либо на предприятиях частных компаний при тюрьмах. В первом случае вся продукция находится в собственности федеральной земли, во втором — в частной. Наиболее распространенными сферами деятельности являются слесарное, столярное дело, пошив одежды и обуви, выпечка хлеба, прачечные, строительство, садоводство. Способ расчета оплаты труда прописан законодательно. По данным минюста земли Саксония, в 2013 году заключенные произвели на 31 частном предприятии продукцию общей стоимостью €6,8 млн. К работе привлекался каждый третий из 3,5 тыс. саксонских осужденных, почасовая оплата составляла €1,12-1,87. Кроме того, минюст сообщил о запуске онлайн-магазина.

Во Франции к трудовой деятельности привлекается 30-40% заключенных. Они могут заниматься хозяйственным обслуживанием тюрьмы либо работать на производстве на нужды пенитенциарной системы или частных предприятий. Зарплата заключенного по закону должна быть в пределах 20-45% от минимальной оплаты труда временного работника (€4-6 в час). Частные компании обычно не афишируют использование труда заключенных, предпочитая действовать через подрядчиков. Известно, что в 1970-2007 годах осужденные привлекались для сборки ручек и бритвенных станков марки Bic. Также в СМИ упоминались компании EADS, YvesRocher, L"Oreal. Финансовые результаты подобного сотрудничества не назывались.

Тюремные сроки отбывают очень разные люди, среди которых есть те, кто привык работать руками и те, кто привык зарабатывать деньги умом. Для многих из них работа находится и за решеткой, только вот серьезных денег здесь заработать не получится. О том, как используют дешевый в исправительных учреждениях разных стран, вам расскажет этот пост.

Здесь производят много чего: от продуктов питания до техники – в общем, все, что только можно произвести на фабрике. Услугами американских заключенных пользуются знаменитые на весь мир бренды, такие как: JCPenney, Victoria’s Secret, Haeftling. Согласитесь, что сложно представить татуированного заключенного, который шьет женское нижнее белье.

Чтобы стать сотрудником одной из этих престижных компании, заключенным необходимо продемонстрировать хорошее поведение и не провалить интервью. Как только заключенных принимают на работу, они должны показать себя только с лучшей стороны, как на работе, так и за ее пределами. В качестве бонуса они получают 20 % заработанных денег, остальные 80 остаются на покрытие их содержания и уплату налогов.

В Эстонии создали модный эко-бренд Heavy Eco, объединяющий в себе концепцию этичной моды, не вредящей экологии, и самые темные стороны жизни. Одежда сшита рукам заключенных, а некоторые модели вдохновлены серыми буднями заключенных в тюрьмах Восточной Европы и Советского Союза.

Их тюремная продукция известна многим европейским странам. Одна футболка стоит довольно немало – 29 английских фунтов. Но руководство компании уверяет, что половина выручки с продаж футболок идет в организации помощи бездомным детям, сиротам и детским домам. И это правильно, ведь дорога в тюрьму идет с детства, большинство заключенных знают об этом не понаслышке.

После того как французский дизайнер Томас Джейкоб побывал в тюрьме Сан-Педро - одной из самых переполненных тюрем Латинской Америки, - он организовал проект Pietà: тюремную марку мужской одежды, коллекции которой шьют заключённые.

Принципиально важным для дизайнера было доказать всему миру, что заключённые могут шить не масс-маркет посредственного качества, а вещи, не уступающие брендовым.

Целью проекта стала возможность помочь людям, совершившим преступление, но осознавшим его тяжесть и раскаявшимся: рабочие получают процент от каждой продажи, совершённой Джейкобом.

В тюрьме Arisvaldo de Campos Pires в городе Juiz de Fora модельер Ракель Гимарайнш научила 18 заключенных, осужденных за преступления, начиная от вооруженного ограбления до убийств, вязанию самого высокого качества в обмен на заработную плату и сокращение сроков приговора.

Таким образом, сейчас эта тюрьма больше походит на ткацкое предприятие, нежели чем на место лишения свободы. Заключенные, вдохновленные и мотивированные сокращением срока, а большинство их них сидит на пожизненном, свяжут что угодно, лишь бы хоть как-то сократить время пребывания в этом ужасном месте.

Примерно в миле от побережья Норвегии, недалеко от Осло, находится остров, где содержатся 115 преступников, в том числе осужденные за убийца, насильники и торговцы наркотиками.

У заключенных есть возможность работать на ферме или на лесоповале. Излишки продукции идут на продажу в магазины. За свой труд они регулярно получают зарплату - около 10 тысяч крон (1,7 тысячи долларов) и даже имеют право на отпуск. Их перемещения по острову ничем не ограничены. Норвежская тюрьма предоставляет заключенным и массу вариантов досуга: катание на лыжах и рыбалку, драмкружок и библиотеку.

Три десятка предприятий Федеральной службы исполнения наказаний уже с 2014г. работают под единым брендом "Торговый дом ФСИН России".

Сейчас в российских колониях отбывают наказание около 600 тыс. заключенных. Около 200 тыс. из них работают и ежегодно производят тысячи различных товаров общей стоимостью свыше 32 млрд руб.

Практически все детские площадки, дорожные бордюры делаются руками осужденных. В некоторых исправительных учреждениях есть даже доменные печи, и немногие, наверное, знают, что большинство булатных ножей, продающихся в известных оружейных магазинах, произведены в колониях. Спецодежда, в том числе для полицейских, шьется тоже заключенными.

Халва вместо груш

В Кузбассе производственной деятельностью охвачено 21 учреждение уголовно-исполнительной системы. Главные направления: металло- и деревообработка, изготовление мебели, стройматериалов, швейных изделий и обуви.

Что касается сельского хозяйства, то им занимаются колонии-поселения №№ 2 и 3, расположенные в Чебулинском районе, анжеро-судженская КП-31 и четырнадцать подсобных хозяйств, - сообщил руководитель пресс-службы ГУФСИН России по Кемеровской области Павел Акуленко. - Всего в них содержится более трех тысяч голов крупного рогатого скота, 4,3 тысячи свиней и семь тысяч голов птицы. Кстати, в КП-3 в прошлом году надоили по пять тысяч килограммов молока от каждой фуражной коровы - больше, чем в обычных хозяйствах в районе. Спецучреждения реализовали 850 тысяч штук куриных яиц.

Уже несколько лет кузбасский спецконтингент полностью обеспечивает себя картофелем, которого в 2014-м вырастили 4 850 тонн, и овощами (более 1 100 тонн). В этом году под посадку второго хлеба выделено 360 гектаров земли, под овощи - 65. Свыше шести тысяч гектаров заняли пшеница, ячмень, горох, овес и озимая рожь. В посевной участвовало больше ста единиц сельхозтехники и свыше семидесяти осужденных.

ГУФСИН развивает не только агропроизводство, но и переработку. Молочные цеха двух чебулинских колоний-поселений в этом году выпустили уже больше 1 200 тонн пакетированного молока, а мясной цех КП-2 ежегодно изготавливает восемьдесят тонн сосисок, пельмени, вареники и другие полуфабрикаты.

В рамках программы самообеспечения прошлым летом в кемеровской ИК № 22 общего режима была открыта и выведена на проектную мощность - три тонны в сутки - современная линия по выпуску маргарина, которого за год произвели 380 тонн - на 22,68 миллиона рублей, - добавляет Павел Акуленко. - Натуральный продукт повышенной жирности хорошо продается и в области, и за ее пределами, а также служит сырьем для мучных изделий, выпекаемых в 44-й колонии города Белова.

Это учреждение строгого режима раньше специализировалось на выпуске спортинвентаря (например, боксерских груш), а теперь славится восточными сладостями и овсяным печеньем, которое идет нарасхват. В прошлом году заключенные, отбывающие в колонии длительные сроки, произвели и реализовали выпечки на миллион рублей.

В этом году ГУФСИН Кузбасса планирует расширить существующие и открыть новые производства - подсолнечной халвы, сливочного масла и творога, кондитерских изделий и газированной воды, фруктовых соков и киселя, молока длительного хранения и овощных консервов.

В 2014 году исправительные учреждения Кемеровской области произвели продтоваров на 1,3 миллиарда рублей, что на 148,4 миллиона больше, чем в 2013-м. Освоено 29 наименований новых видов изделий. Но, как говорится, не хлебом единым - ГУФСИН прирастает не только агропромышленными мощностями. В 2014-м были реорганизованы либо созданы швейные цеха с поточным методом изготовления изделий. Подведомственные подразделения сегодня обшивают личный состав и спецконтингент не только Кузбасса, но и Забайкалья, Тывы, Бурятии, Томской области, а также учреждения здравоохранения, минобороны и МВД.

В той же 22-й колонии открыли современный автопокрасочный комплекс. Очередь из гражданских заказчиков расписана на месяц вперед - их привлекают и качество работы, и цена. А в кемеровской исправительной колонии № 5 общего режима организовано и вовсе уникальное производство - цех по переработке крупногабаритных автомобильных шин и покрышек. Направление для региона, прямо скажем, стратегическое: отслужившие свое шины большегрузных автомобилей, работающих на угольных разрезах, пожароопасны, а продукты их сжигания вредны для человека и природы.

Отработанные шины решили пустить на резиновую крошку, которую используют при ремонте дорог, для изготовления безопасных покрытий, резиновой обуви, сорбентов и тех же самых шин.

Предполагаемый объем выпуска крошки - более двухсот тонн в месяц, а травмобезопасную плитку на ее основе в колонии начнут делать уже скоро, - уточнил Павел Акуленко. - Это позволит вывести на новый уровень производственную базу исправительного учреждения и обеспечить работой минимум шестнадцать человек.

К слову, ИК-5, в которой отбывают сроки впервые совершившие нетяжкие преступления, специализируется и на изготовлении пластиковых окон, швейных, макаронных изделий, а также на ремонте автотранспорта. Благодаря развитию производства осужденные приобретают специальность, нарабатывают опыт, который им пригодится на свободе. По словам Павла Акуленко, у тех, кто трудоустроен (а таковых в кузбасских колониях уже практически половина), гораздо больше шансов на условно-досрочное освобождение. Многие из них имеют исполнительные листы с исковыми требованиями потерпевших, которые должны быть удовлетворены.

И себе, и соседям

В составе уголовно-исполнительной системы Алтайского края - семнадцать исправительных учреждений и следственных изоляторов. Производственный сектор состоит из шести центров трудовой адаптации осужденных, двух лечебно-производственных мастерских и пяти участков внебюджетной деятельности. В 2014 году ими выпущено продукции и оказано услуг на сумму более чем 477 миллионов рублей. Общий рост производства составил 10,8 процента.

В своем развитии и поиске промышленного потенциала пенитенциарная система края ориентируется на особенности региона - ведущего производителя сельскохозяйственной продукции и продовольствия в зауральской части России. В трех учреждениях работают мельничные комплексы, которые в 2014 году намололи 912 тонн пшеничной муки первого сорта, 1 150 тонн - второго и 707 тонн ржаной муки. Это позволило обеспечить мукой не только все местные учреждения, но и полностью закрыть потребность УИС соседних регионов - Республики Алтай и Томской области. Выпускаемая в "местах не столь отдаленных" мука характеризуется высокими хлебопекарными качествами и идеально подходит для производства широкого спектра хлебобулочных и кондитерских изделий.

На собственном производстве в прошлом году было выпущено 343 тонны крупы. Перловую, пшеничную, ячневую, горох и пшено выпускают в исправительной колонии № 3, расположенной в Барнауле. Гречневую - в колонии-поселении № 2. Муку и крупы фасуют по мешкам и отправляют в другие учреждения.

Несколько лет назад в колонии-поселении № 7 была установлена линия по производству ПЭТ-тары мощностью 600 бутылок в одну смену. Автоматизация позволяет выполнять все технологические операции всего двум осужденным. Установка была приобретена в 2013 году, когда на базе "семерки" появился молокозавод производительностью в две тысячи литров в сутки.

В ПЭТ-бутылки собственного производства разливают и подсолнечное масло, которое изготавливают в исправительной колонии № 5 из местного сырья. За год работы удалось не только обеспечить подсолнечным маслом все учреждения УИС края, но и поставить одиннадцать тонн в подразделения Республики Алтай. Производительность линии - 750 тонн в год при потребности УИС края в чуть более восьмидесяти тоннах.

Жмых, получаемый в процессе отжима масла, используется в животноводстве, которое также активно развивается в уголовно-исполнительной системе края. В этом году планируется получить 250 тонн свиного мяса. Для его переработки в ЛИУ-1 организован забойный пункт. На базе третьей колонии развивается птицеводство. Поголовье птицы за последние два года увеличилось более чем в два раза за счет собственных инкубаторов. Если в 2012 году произведено 307 тысяч штук куриных яиц, то в 2015-м запланировано 750 тысяч.

Развивают в УИС края и другие перспективные направления. В исправительной колонии № 6 расположена швейная фабрика, включающая семь швейных цехов, два раскройных и один упаковочный. На производстве занято 411 женщин. Мощности фабрики позволяют выпускать более 200 тысяч единиц готовой продукции в месяц. Здесь шьют постельное белье, одежду для осужденных и военнослужащих, сумки.

Вполне рентабельные

В Новосибирской области перевоспитание трудом проходят заключенные более десятка исправительных колоний, на базе которых организовано одиннадцать центров профессиональной адаптации и лечебно-производственная мастерская. На производстве за колючей проволокой занято около тридцати процентов заключенных - порядка 4,5 тысячи человек, - и эти показатели необходимо увеличивать, считают в региональном ГУФСИН.

Чтобы выполнить эту задачу, во всех исправительных учреждениях размещают внутрисистемные заказы. Это не только работа на кухне и уход за территорией, но и производство одежды для так называемого "особого состава" колоний, колючей проволоки и даже формы для сотрудников МВД. Так, согласно размещенному на сайте ГУФСИН Новосибирской области прайсу, сшитая руками заключенных офицерская фуражка стоит 535,72 рубля, меховая шапка для командного состава - 1 298 рублей. Есть и пилотки, и погоны, и форменные галстуки в комплекте с серо-синими костюмами.

Швейное дело вообще входит в список самых частых видов производства в неволе. Помимо спецодежды и полицейской формы, заключенные изготавливают подушки и одеяла, носки и медицинские халаты, полотенца и постельное белье. Кое-где шьют даже зимнюю детскую одежду. Многие осужденные заняты на литейном производстве, в металло- и деревообработке, выпуске строительных материалов и продовольствия. Среди самых высокооплачиваемых профессий в ГУФСИН по Новосибирской области - швеи с заработком около десяти тысяч рублей в месяц, кузнецы с месячным окладом в девять тысяч и сборщики мебели, получающие восемь тысяч рублей.

Помимо простых изделий, в колониях изготавливают и эксклюзивные, требующие художественного видения. Например, "классику жанра" - деревянные резные нарды - здесь можно официально приобрести и за тысячу рублей, и за три, в зависимости от искусства исполнения. Мангалы ручной работы (также по три тысячи рублей за штуку) по качеству и монументальности литейного замысла не сравнить с фабричными разборными "однодневками" из торговых сетей. Да и мебель здесь тоже разная - от простейших табуретов до "кресла руководителя с приставкой" за одиннадцать тысяч рублей.

Даже крупные предприятия Новосибирской области охотно сотрудничают с ГУФСИН и размещают заказы на производство межкомнатных дверей, мягкой мебели, тротуарной плитки, декоративных оград, уличных фонарей, огнетушителей - массы самых различных товаров, которые можно найти в магазинах.

В двух колониях Новосибирской области действуют цеха по производству растительного и сливочного масла, а также творога. При этом во всех исправительных учреждениях региона есть свои сельскохозяйственные угодья, где выращивают картофель, морковь, свеклу, лук, капусту, зерновые культуры. Занимаются заключенные и животноводством, и птицеводством.

Производство в новосибирских колониях приносит порядка 700 миллионов рублей дохода в год, что обеспечивает более чем десятипроцентную рентабельность. В списке партнеров регионального ГУФСИН - около двадцати крупных предприятий, в том числе такие известные как машиностроительный завод "Труд" или обувная фабрика "Корс-К". Но есть и более мелкие производства, которые, впрочем, нередко поставляют свои товары в крупнейшие торговые сети.

Кстати

Трудоустроенные заключенные тоже отмечают профессиональные праздники. Например, 22 июня в новосибирской женской исправительной колонии № 9 лучшие швейные бригады принимали поздравления в честь Дня работника легкой промышленности. Руководство учреждения вручало грамоты и ценные подарки. В ведомстве Новосибирского ГУФСИН - семь профучилищ, где заключенные могут освоить 25 востребованных профессий.

Скоро вся страна узнает, откуда в наших магазинах берутся шуршащие черные пакеты с золотой надписью «Русь», пластиковая посуда, типовые школьные парты, характерная офисная мебель из ДСП, макароны из хлебопекарной муки, комкующиеся наполнители для кошачьего туалета, дешевые местные овощи и другие отечественные товары общественного потребления, о происхождении которых мало кто вообще задумывался. Тридцать предприятий федеральной службы исполнения наказаний начнут выпускать их под единым брендом «Сделано в тюрьме». Разбираемся, что именно и в каких условиях производят в женских колониях по всей стране.

Текст: Татьяна Симакова

Примеры продукции «Техноавия» и «Восток-сервис»: к уртка мужская утепленная «Секьюрити» - 2196 рублей, рукавицы меховые - 279,66 рублей

Современные тюрьмы работают по старому доброму принципу «труд освобождает»: главным рычагом для поднятия нравственного уровня осужденных служит целесообразная организация работы, приучающая их к систематическому и производительному труду. По информации РБК , в российских колониях отбывают наказание около 600 тысяч заключенных, около 200 тысяч из них работают и ежегодно производят тысячи различных товаров общей стоимостью свыше 32 млрд рублей. Выбор занятости в мужских колониях достаточно широк, женские же, которых в России 37, конкурируют с китайскими швейными фабриками и отвечают за пошивочное направление. Правозащитница Людмила Альперн, которая уже больше двадцати лет ездит с инспекциями по женским колониям, говорит , что женщины работают больше мужчин и терпят любые условия - ни одного бунта в женских зонах ни разу не было.

О том, как устроена «швейка», мир узнал из Надежды Толоконниковой из мордовской ИК-14. Условия труда она назвала рабскими, женщин вынуждают с угрозой для жизни и здоровья работать на допотопном оборудовании по 16–17 часов в день, порой лишая возможности сходить даже в туалет. В прошлом году 14-я мордовская колония заработала больше 70 млн рублей на пошиве спецодежды. Вот , например, костюмы для улыбчивых мужчин по заказу ООО «Техноавиа». Дешевый труд позволяет продавать их совсем недорого даже в розницу: двойка цвета navy и красивого василькового оттенка обойдется москвичам всего в 828 рублей.Владимир Головнев, президент группы компаний «Восток-Сервис», говорит , что его фирма, занимающая треть российского рынка спецодежды, уже двадцать лет работает с мордовскими зонами, потому что там «серьезная дисциплина и отличное качество».

Благодаря Головневу, безымянным русским дизайнерам и безотказным мордовским заключенным российские охранники носят камуфляж. Кроме того, именно в Мордовии трудятся над созданием формы для сотрудников ДПС, пожарных, дорожных рабочих. Мордовские женские колонии считаются самыми жестокими именно из-за трудовых условий - и в то же время им отходят самые сложные и крупные заказы. «Жесть - очень мягко сказано. Это АД!!! Здесь, на воле, люди и не знают, что такое бывает», - пишет на форуме одна из бывших заключенных мордовской ИК-2.

Подробнее об этом рассказывает ее коллега Ирина Носкова: «... они работают там с 7 утра до 00 ночи, потому что так постоянные заявки. Оставляют на обеды, если ты не отшиваешься. <…> Надо где-то полгода, чтобы как-то схватить эту операцию, уже уметь шить. <…> Бригадир избивает. Он может <…> взять за волосы, ударить головой об машинку, либо отвезти в бендежку, там тебя отпинают руками, ногами, либо снять ремень с машинки швейной и отлупить тебя».

Пермская ИК-28 в Березняках, где отбывала наказание вторая участница Pussy Riot Мария Алехина, также шьет спецодежду. В месяц она выпускает 3000 комплектов зимних костюмов для полиции и 5500 комплектов военной формы для российской армии - той самой, от которой отрекся Валентин Юдашкин из-за дешевой фурнитуры и неподобающих для милитари материалов. К оплачиваемому труду в колонии привлекается от 1030 до 1050 человек, а средняя заработная плата за один отработанный человеко-день с начислениями за 2012 год составляет около 185 рублей.

Слева направо: матрац ватный -1050 рублей, рукавицы - 30,99 рублей, вилки пластиковые - оптом по 24 копейки

Примеры продукции «Техноавия» и «Восток-сервис»: кепка-жокейка «Альянс» - 141,6 рублей, cорочка мужская «Охранник» с коротким рукавом - 524 рубля

В Можайской ИК-5 и Козловке (Чувашия) тоже шьют форму. Вместо фото на сайте подробнейшее описание продукции: «Галстук для сотрудников учреждений и органов уголовно-исполнительной системы серо-синего цвета состоит из основной детали, узла и шейки. Широкий конец основной детали заканчивается углом, боковые стороны наклонные. Шейка галстука состоит из ткани верха и тесьмы эластичной, заканчивающейся металлической фурнитурой для застегивания галстука». Казенному дому - казенный язык. Львиная доля одежды для медперсонала в России тоже шьется заключенными. Помимо хирургических костюмов и белых халатов в Челябинской ИК-5 выпускают одежду для сотрудников ФСБ, железной дороги и обмундирование сантехников, сварщиков, работников химических, металлургических производств и даже шахтерские робы.

Правозащитники называют условия труда в пятой челябинской колонии жестокими и умаляющими человеческое достоинство. Попав в штрафной изолятор, заключенные лишаются возможности пользоваться шампунем, кремом для рук, расческа выдается только на полчаса с 5:00 до 5:30 утра. В челябинской колонии женщинам нельзя пользоваться даже бритвенными станками. Все это, конечно, мелочи по сравнению с тем, что правозащитники выявили, что ВИЧ-инфицированным заключенным отказывают в лечении, а больные туберкулезом на последних стадиях содержатся в одном помещении вместе со здоровыми женщинами. Разумеется, все они работают в швейном цеху до последнего. Зная все это и покупая бабушке нарядный комплект прихваток для кухни, сложно не думать о тех, кто его шил. Товары, созданные на зоне, уже давно и прочно вошли в быт каждой семьи, а мы и не заметили.

Во ФСИН рассчитывают, что создание марки «Сделано в тюрьме» позволит избавиться от невыгодных услуг посредников и поможет увеличить объемы продаж. Хотелось бы, чтобы появление нового бренда также изменило условия труда заключенных на территории России.

Будучи членом ОНК Москвы я неоднократно посещала СИЗО-6. Хотя это и женский изолятор, но там (а также в мужском СИЗО-4) сидят и так называемые «б/с», то есть бывшие полицейские, мчсники, прокуроры, судьи, фсбэшники, тюремщики, следователи…

К «бээсникам» у сотрудников УФСИН по Москве особое отношение: содержат их в маломестных камерах; повара готовят для них отдельную еду. Если обычным зэкам вместо мяса дают куски жира, то «бээсникам» подают непременно мясо и хорошего качества; медицинская помощь им оказывается в первую очередь; обыски проводятся деликатно... То есть во всем позициям у «бээсников» в изоляторе привилегированное положение.

Казалось, что у «закрытых из-под погон» такое же особое положение будет и на зоне — ведь для них построены отдельные исправительные учреждения. Но оказалось, что в колониях бывших судей, прокуроров, следователей и полицейских ждет такой же беспредел, как и обычных зэков. В общем, как бы это не звучало цинично, но это неплохая наука для тех, кто пока еще при должностях и гордо называют себя силовиками…

Продолжаем рассказывать о мордовской колонии строго режима №5 для «бээсников». Кстати, номер «Новой газеты» за 26 апреля 2017 г. (№44), в котором была опубликована статья «ШИЗО для своих» о происходящем в ИК-5 РМ, не был доставлен заключенным подписчикам в ИК-5. Но все равно, как говорят зэки, «газету затянули на зону»…

Карта мордовскийх колоний. Фото: пресс-служба ФСИН

«Мне неудобно, когда меня мужик щупает»

Владимир Мельников (бывший служащий внутренних войск, участник боевых действий в Чечне. В конце апреля 2017 года освободился из ИК-5 РМ. Имя и фамилия не изменены): « В зоне какое-то странное желание сотрудников все время раздеть заключенных… С одной стороны, раздевают для того чтобы досконально досмотреть, это и понятно, ведь есть ушлые осужденные, могут спрятать что-то и в резинку от трусов. Ну, а некоторые сотрудники, такие, как Гаркушен (начальник отряда), могут и пощупать. Мне неудобно, когда меня мужик щупает. Я говорю: «Чего ты щупаешь?» А он: «А вдруг ты под яйцами что-то привязал». Я говорю: «Ты чего, гонишь, что ли? Ты так посмотри, видать будет, чего там щупать». Ну, еще любители пощупать Ерошкин, Рякшев, Вилякин… Половые органы они ощупывают голыми руками, без всяких резиновых перчаток. Они там вообще не знают, что такое перчатки. Все они мужики молодые. Я думаю, нормальный мужик не будет мужика щупать. Они всех прощупывают. Иногда больно делают, явно специально. Скорее всего, они нетрадиционной ориентации.

Когда они трогают половые органы руками, это может происходить при нескольких заключенных. Да им все равно, они еще включают видеорегистраторы. Я говорю: «А почему вы снимаете, вы какое право имеете снимать меня на видео, когда я раздеваюсь. Это же не законно. Вы обыскивайте, но регистратор выключите». Они говорят: «Так законно».

Вот эти привычки раздевать и щупать половые органы это при нынешних начальниках - при Аношине (нач.ИК-5), при Трофимове (зам.нач.ИК-5 по БИОР (по безопасности и оперативной работе)) появилось. До этого как-то не раздевали. Это чья-то из них инициатива.

13 января 2017 года утром меня вывели на обыск из ШИЗО. Обыскали и, смотрю, стоит Ерошкин Федор Петрович (младший инспектор ОБ) на продоле (в коридоре) и наматывает на палец шнурок. Шнурок этот был приспособлен для открывания форточки, потому что там локальная решетка стоит, которая не дает открыть форточку. Расстояние от решетки до окна примерно полметра. Решетка мелкая, рука туда не пролазит. Ерошкин оторвал этот шнурок, то есть лишил меня возможности проветривать помещение. Я говорю: «Зачем вы оторвали? Это же помещение проветривать надо». Он: «Мне все равно» — матом. И говорит: «Пошли на повторный обыск». Я говорю: «Меня вообще-то только что обыскали, у меня не имеется никаких запрещенных предметов, повторный обыск ничего не даст». Ну, повели на обыск. Ерошкин говорит: «Раздевайся». Я начал расстегивать куртку, он мне в этот момент в пах коленом. Я согнулся от боли, а он в это время стал прыгать на моей правой ноге. Дальше Ерошкин стал бить меня ребром ладони по шее сверху, снизу, по кадыку, несколько раз в живот ударил. «Я тебя обоссу здесь. Ты у меня будешь тут сейчас сосать», — вот так орал на меня. У него прямо пена изо рта шла. Рядом стоял Вилякин, он тоже младший инспектор отдела безопасности, и Бутусов (ДПНК — дежурный помощник начальника колонии), который говорил: «Ты чего, газуешь? Ты чего из себя…» и всячески оскорблял меня.

В тот же день после обеда была комиссия, меня в ПКТ (помещение камерного типа) переводили. Комиссия проводилась во главе с Трофимовым. Я ему говорю: «На меня утром было совершено нападение». Он так рукой мне провел с головы до ног: «Чего-то, — говорит, — по тебе ничего не видно». А я говорю: «Меня ударили, меня били, у меня опухшая мошонка, меня коленом сильно ударили, ногу оттоптали, у меня тут шишка, она у меня болит». Он говорит: «Ну так ничего не видно». Сидит замполит Шпартюк на окне и мне говорит: «Ну, через дня два приедет гинеколог, мы тебя позовем на осмотр». И они все, кто там был (Хилько — инспектор по БИОР, Трофимов, Шульгин — зам нач.ОВР — отдела оп воспитательной работе, Столяров — начальник ПКТ и СУС (строгие условия содержания), Шпартюк и Шумкин) начинают смеяться. Я говорю: «Мне не нужен гинеколог. Вы нормально себя ведете?» Хотя на камеру Столяров стоит снимает меня, я уверен, такое же видео, где они глумятся, для отчета они не предоставят в управление. Они потом это видео отдают в клуб, в клубе осужденные обрезают это видео и делают видеомонтаж, и они выглядят уже как надо. А так они на комиссиях ведут себя отвратительно — матюкаются, оскорбляют, пугают…

Никакой медицинской помощи в связи с тем, что у меня отекла мошонка, я не получил. В тот день после того, как на меня напали, примерно через час был обход медицинского сотрудника лейтенанта Казеевой. Я просил ее провести медицинское обследование и написать заключение. Но помощи никакой она мне не оказала, заключение не дала, даже не осмотрела. Я написал жалобу в прокуратуру. До сих пор не получил ни одного ответа.

Медиками в колонии работают две старушки, которых давно пора на пенсию отправить. Они приходят, говоришь: «Дайте аспирин». — «Ты чего, — говорят, — издеваешься? Чего ты его у меня просишь, ты знаешь, что его два месяца уже нету». Приходят, никаких лекарств у них нету. Вообще к врачу никак не попадешь. Говоришь: «У меня болит». Она: «Пишите заявление к врачу».

А чего, его пишешь, оно уходит к «Корзинкину», то есть в мусорную корзину выбрасывают его. Сотрудники сами говорят: «Чего, «Корзинкину» его отправить?» Я говорю: «Нет, медику передайте». Сдаешь самому медику, все равно никто не вызывает.

Вот 31 марта этого года все ПКТ вывели сразу, хотя обычно каждая камера выводится в отдельный дворик. В ШИЗО сидел грузин, Каха его зовут, ему лет 50 с небольшим, у него нашли открытую форму туберкулеза. Его вывезли на больницу, а к нам пришли, залили весь продол (коридор) хлоркой, в ШИЗО все камеры и продол залили. Нас когда с прогулки завели, закрыли, там прямо ужас, все глаза жгло, всю слизистую посжигало, голова сильно болела. Мы потом две недели там целыми днями мыли-мыли, а хлорка все равно воняла и воняла. То есть нас просто потравили как насекомых. Мы жаловались, требовали, чтобы нас перевели в другое помещение. А куда нас переведут? Все залили хлоркой, куда нас переведут. Последние, кто был с Кахой в камере, тем двум назначили диету. Но он до этого и с другими в камере был, и неизвестно когда он туберкулезом заболел. Мы ходили все вместе в одну баню, на прогулки. А для прогулок там узкие дворики, просто небо в клеточку, листы металла. Мы постоянно пересекались с этим грузином. Должны были всех поставить на диету и лечение профилактическое назначить. Но нет…

То, что я жалобы писал сказалось на содержании. Начальники поначалу говорили: «Пиши куда хочешь». А писать начинаешь, начинают прессовать. Составляют надуманные рапорты, сажают в ШИЗО, чтобы другим и тебе показать, что кто пишет, тот страдает, чтобы пропало желание писать, бороться за справедливость. Основная масса осужденных поэтому и боится что-то писать, потому что свиданки, УДО. А вторая масса боится, потому что посадят в СУС, в ПКТ, закатают по ШИЗО…

В зоне над нами издеваются как хотят. Вот просчет должен проводиться в течение 40 минут, ну часа. По закону положено: в минус 25 проверка проводится в отрядах, зарядки нет. Но при Аношине и при Аверкине — все равно: дождь идет, мороз, 27-28, — выгоняют на зарядку, просчеты по два, по три часа. Приезжает, например, тот же шмон, зима, мороз, выгоняют с утра и мы стоим на ногах на морозе по четыре-шесть часов. Ну, то есть глумятся, как хотят. На морозе могут обыскивать — сними шапку, расстегни бушлат. Говоришь: «Мороз на улице». — «Ну и чего? Мне все равно». В отряды приходишь после этих обысков, вещи все в куче. Представляете, нас в отряде 150 человек, у нас у каждого баул подписанный, с биркой, у каждого свои вещи в бауле. Ты приходишь, а вещи горой посреди коридора, прямо в одну кучу из баулов все вытряхивают на пол, и все. Все разламывают, разрывают. В помещениях отрывают панели, потолки, стены… Они ведут себя как варвары».

«Козлодерка»

Иван Мордвин (бывший следователь Следственного комитета, заключенный ИК-5 РМ, имя и фамилия изменены в целях безопасности заключенного): «Избиения заключенных в колонии бывают. Но такие вещи не выносят на улицу, это не происходит на глазах у всех. Одного забрали, другого и повели или в ШИЗО, или в дежурную часть, то есть туда, куда не допускают посторонних лиц, кроме сотрудников. Здесь, в колонии практикуется такое ноу-хау: если ты сотруднику не понравился (я не буду говорить, объективен сотрудник, не объективен), он ведет тебя в «козлодерку». Она находится прямо напротив дежурной части. Это комната обыска, в обиходе называется «козлодеркой».

Эта комната предназначена для того, чтобы люди, которые новенькие на колонию приезжают, их обыскивают, и потом разводят в карантин или по отрядам. То есть это обыкновенная комната обыска, где тебя не могут продержать больше 20 минут, по закону. А не по закону ты можешь выйти в тапочках на улицу, тебя в этих же тапочках за то, что ты в тапочках на улице был, сажают в эту «козлодерку», и ты там можешь просидеть до трех суток без пищи и без постельных принадлежностей, потому что кровати, шконки там нету, там только стол. И тебя будут выводить раз в сутки в туалет. Туда могут и нескольких человек поместить, потому что одному сотруднику один зэк не понравился, другому — другой… Предыдущий начальник Аверкин (это предшественник нынешнего начальника) летом прошлого года запихал туда человек 40, они реально как селедки там стояли. Размер комнаты совсем небольшой: ширина — 2,5, а длина где-то метра 3,50. Как туда 40 человек может поместиться? А легко. Кто-то на стол встал, там посередине П-образный стол, на который осужденные, которые приезжают, выкладывают свои вещи, а в середине буквы «П» стоит сотрудник и смотрит, обыскивает все эти вещи. Вот кто-то на этот стол встал, кто-то на скамейку встал, кто-то прижался…

Естественно, никаким образом посадка в «козлодерку» не оформляется. Почему не отправляют зэка в ШИЗО, а закрывают в эту комнату? А проще для сотрудников — никак оформлять не надо. И потом в ШИЗО у зэка будут хоть какие-то квадратные метры, он будет там ночью спать, пусть на нарах, которые откидываются только на ночь, но с постельным бельем. А помещение в эту комнату — это просто вид наказания.

Нашего начальника, кроме как деньги, ничего не интересует. Понимаете, из-за постоянных выдергиваний в дежурную часть, помещения в «козлодерку» и боязни избиений люди не ропщут. Никто в открытую против администрации не попрет, потому что его одного выхватят, кто попер, отведут в дежурную часть, туда придет Хилько, придет Трофимов и лично возьмутся за воспитание.

Если написать жалобу в прокуратуру? Так из колонии она не уйдет. У кого есть выход в интернет, пишут жалобы, но не от своего имени. Боятся.

Здесь же взаимная порука прокуратуры, УФСИН Мордовии и колонии. Они все друг друга знают, они все относительные родственники, в одном месте живут… Вот пример. Приехал прокурор по надзору, всех осужденных, чтобы они не попали на прием, загнали в отряды и около каждого отряда встал сотрудник администрации и не выпускал никого на улицу. Никто не смог прорваться к прокурору. Прокурор ведь мог сам войти в отряд. Но он не ходит по отрядам, ему это не надо. Он приезжает, ну может, для проформы, может, для галочки, чтобы в книге посетителей на КПП было проставлено время, что он приехал во столько-то, ушел во столько-то. Когда приехал прокурор и ходил с начальником по колонии, то один осужденный в это время был в библиотеке (а библиотека у нас находится вне локальных секторов, то есть если ты в библиотеке, ты можешь оттуда спокойно выйти). И вот он дождался, пока прокурор с тогдашним начальником колонии Аверкиным проходил мимо библиотеки, вышел оттуда и ринулся к прокурору. Начальник увидел, говорит: «Стой, ты куда идешь?» Он говорит: «Мне к прокурору». Ну, прокурору лицо уже нельзя терять перед осужденным, он говорит: «Да, я вас слушаю». И зэк начал жаловаться на начальника колонии прямо в его присутствии. Прокурор все выслушал, поворачивается к начальнику колонии, говорит: «Ну, пойдемте, в письменной форме это зафиксируем». Знаете, что сказал начальник Аверкин этому зэку, прямо при прокуроре: «Я тебя сгною. Вот он уедет, и я тебя сгною». Аверкин был год исполняющим обязанности начальника колонии. А вообще он в оперативном управлении был, он опер в УФСИН по Мордовии и курировал нашу колонию, то есть он был нашим надзирающим опером. Сейчас он замначальника оперативного отдела УФСИН по Мордовии».

Владимир Мельников: « Сотрудники забирают все — письма, рукописи, заявления в прокуратуру, которые цензоре в принципе не подлежат. Приезжает Дубравный прокурор, вызывает, иду к нему. Меня перед этим — обыскивают, забирают эти рукописи. Захожу к прокурору (вот последний раз был прокурор Машков), я ему говорю: «Я шел к вам, меня задержал оперативник, забрал документы» Прокурор говорит: «Мне это сейчас не интересно. Я приехал по другому поводу. Меня прокурор главный (Мельников) направил взять у тебя объяснение по поводу нападения на тебя 13 января. А другое меня не интересует. У меня вообще сейчас, — говорит, — выходной день». Я говорю: «Приезжайте тогда в рабочий. Как это может вас не интересовать, вы прокурор, вы обязаны реагировать». Прокурор: «Ничего подобного, мне это неинтересно. Я же тебе сказал, мне только заявление взять». Прокуратура все здесь покрывает».

«Мы не можем, нас выгонят с работы»

Иван Мордвин: «Психолог для колонии должен быть быть курьером между осужденными и сотрудниками администрации. Выслушивать претензии, жалобы, может, дома у кого-то что-то случилось, какие-то личные трагедии, и просто выслушать человека, помочь советом. А у нас психологи занимаются обысковыми мероприятиями. То есть сотрудники ОБ (отдел безопасности) в добровольно-приказном порядке говорят психологу: «Пошли со мной на обыск». Мы идем с работы, психологи стоят и обыскивают нас наравне с другими сотрудниками администрации. Мы уходим на работу, опять там психологи стоят… Доверия к ним никакого.

Вообще этой колонии свойственно то, что в большинстве своем сотрудники администрации занимаются несвойственными себе делами. Когда начальник отряда тебя обыскивает, ты его сразу ассоциируешь с оперативником или с сотрудником отдела безопасности. Когда оперативник приходит на швейное производство и говорит: «Ты почему не работаешь?», ему задаешь встречный вопрос: «Ты оперативник, ты не производственник, что тебе вообще здесь надо?» А они все равно в каждой бочке затычка. Можно провести аналогию, это то же самое, если зайти в милицию в кабинет к следователю и сказать: «Так, следаки, собрались, взяли автоматы, взяли бронежилеты — и на улицу, патрулировать». А ППСники сядут на место следаков расследовать уголовные дела. Вот примерно то же самое происходит в этой колонии с должностными обязанностями сотрудников.

Сотрудники администрации, младшие кадры что им скажут, то они и будут делать, они начальникам не противоречат. Они могут потом прийти к зэкам, когда нет вокруг ихних коллег, и жаловаться, как им сложно работать, как они это не выдерживают. А когда им говоришь: «Наберись мужества, скажи, что это не входит в твои должностные обязанности и ты не будешь этого делать», они говорят: «Мы не можем, нас выгонят с работы». Потому что тут такая деревня, а он получает 30-40 тысяч рублей как офицер УФСИНа. И он не может пожертвовать такими деньгами и пойти куда-то работать, потому что, во-первых, он ничего не умеет, кроме как на зэков орать, а, во-вторых, ну кому он нужен, кроме УФСИНа.

Сотрудники колонии здесь пожизненно работают и должности по наследству переходят. У нас на колонии несколько таких случаев, когда дети работают непосредственно со своими отцами, они могут даже быть в одной смене дежурными. Ротации кадров здесь нет никакой».

Зловонный дух сосисок

Иван Мордвин: «Администрация нас реально кормит помоями, отвратительно кормят. У нас на колонии есть колбасный цех, где делают колбасу на продажу.

Раньше в колонии разводили свиней, но год назад прошла какая-то эпидемия и на всех свинарнях, и на нашей колонии, в том числе, они как бы всех свиней сожгли. Ну, как сожгли? Закрыли свинарники. Свиней-то скормили нам, их в баланду нам кинули.

Сейчас колония просто закупает фарш. В этом колбасном цеху они делают в том числе сосиски (по данным УФСИН по РМ, в ИК-5 производятся сосиски «Классические» .-Е.М .) Я точно знаю, что они заключали договора с солдатскими частями, с другими исправительными колониями на поставку сосисок. Они делают тонну, а холодильник у них может вместить только 100 килограммов, а остальные сосиски тупо тухнут. Если не успевают довезти до потребителя, тухлые сосиски скармливают зэкам. Когда в столовой открывается бак с этими сосисками, такой зловонный дух, такой зеленоватый дым из этой кастрюли идет, что видно, что это отрава. Зэки, у кого нет возможности купить еду у барыг, едят эти сосиски. А им делать больше нечего. Мучаются животами, но едят. Сосиски даются не каждый день, но раза три в неделю точно.

Встает вопрос: какой смысл делать такое количество сосисок, если холодильник на сто килограммов? Чтобы все тухло? Ведь они же могли бы делать меньше сосисок, или холодильник больший купить. Мне кажется, что они списывают через нас таким образом деньги, они списывают на нас сырье. Покупают якобы больше, а на самом деле в продукцию идет меньше».

Владимир Мельников: « Сосиски дают отвратительные. Последний раз их давали, так они были не просто с запахом, они были зелено-серые, ну прямо протухшие, видать, тухлятина вообще. Я не смог есть такое. Кто-то ел, единицы какие-то. Но основная масса не ела, конечно».

Иван Мордвин: «Кроме сосисок этот цех делает еще колбасу: варено-копченую и сырокопченую колбасу. Я не могу сказать, что она протухшая, но реально она невкусная. По соотношению цена-качество, колбаса эта не выдержит конкуренции. Стоит 400 рублей килограмм. Но реально там ну совсем нет мяса. На территории колонии есть магазин, где ты можешь купить что-то себе поесть, в том числе и эту колбасу (по данным УФСИН по РМ, в ИК-5 освоен выпуск трех видов колбасных изделий с громкими маркетинговыми названиями: колбаса вареная «Кремлевская», колбаса полукопченая «Дворянская» и колбаса полукопченая «Делегатская» . — Е.М .)»

Владимир Мельников: « Пищу зэкам выдают отвратительную. Утром дают обыкновенную крупу сваренную на воде — перловка, сечка, ячка. Все это с плевелами. Качество круп такое, что ими только лошадей кормить. Ну, как скотину нас кормят. За полгода, которые я провел в ШИЗО, в ПКТ, нам только два раза давали рис на воде — на Пасху и на следующий день. Гречку давали в последнее время. Она вся черная. То, что обычно выбрасывают, когда крупу перебирают, то нам давали, черноту всю.

В обед дают суп. Ну с голодухи можно съесть. Про мясо даже не спрашивайте. Какое мясо? Сало в супе плавает — это в лучшем случае. Второе — разваренные макароны с водой, ну каша такая клейкая. Макароны темные, сорт самый низший, что может быть. Ну кости от курицы могут дать. Мякоть всю посрезают, кости сварят и дают. И все пресное. Соль нам не дают. Хлеб керосином отдает. Не знаю из какой муки его пекли. И еще хлеб все время сырой, от него постоянно живот болит.

Чай дают светлый, ни вкуса, ничего. Бывает чуть подслащенный. Молоко вообще отсутствует: ни в кашах, ни так, его вообще нету. Хотя по закону положено 100 г мяса, 100 г молока. Яйца могут дать раз в две недели.

На ужин обычно дают картошку прямо с гнилухами, с капустой, с водой, типа рагу овощного. Картошку на кухне не чистят непосредственно перед приготовлением пищи. Картошку заранее завозят, допустим, машина 10 мешков, и они раз — ее всю перечистят. Ничего не выковыривают, ни глазки, ни гниль, ничего не обрезается. Там стоят синие бочки 170-литровые с водой, штук пять. Они на неделю, на две чистят эту картошку электрической картофелечисткой и кидают ее в воду. И когда картошка плавает в воде неделю-две, она покрывается кислой коркой, ну киснет, и в этих бочках она плавает. Потом оттуда просто достают, порубают и дают зэкам. Если картофельное пюре, то могут разбавить сырой водой из-под крана до уровня киселя».

Иван Мордвин: «Еда в столовой очень-очень-очень отвратительная. Кому позволяют средства, там не едят. Берут только хлеб. Ну, если прижмет, конечно, пойдешь есть туда, потому что ничего другого не останется.

Барыги у нас в колонии, безусловно, есть, но администрация с ними борется, они их не устраивают. Семь месяцев назад к нам пришло новое руководство, начальником колонии стал Аношин Андрей Викторович, ну «хозяин» мы его зовем. Он с барыгами начал сразу жестко бороться. Их сажают в ШИЗО, с ними постоянно проводятся профилактические беседы. Администрация скоро поборет всех барыг. Пусть цены у них высокие, но без них нельзя, правда нельзя. Барыг в колонии осталось всего несколько человек: Белый в 11 отряде, Степухов во 2 отряде, Черданцев в 10 отряд, Газин и Климов в 6 отряде.

Коррупция есть везде, но, с другой стороны, если бы не было телефонов, если бы не было такой коррупции в колонии, мы бы не смогли сообщить обо всем произволе. На мой личный взгляд, барыги осужденным скрашивают немножко жизнь. Ну, реально они очень здорово помогают. Это обыкновенная рыночная экономика. Да, у них большие цены, с этим никто не спорит, накрутка на тот же батончик «Сникерса» составляет ровно два раза. У барыг «Сникерс» сейчас в колонии стоит 95 рублей. Колбасу, сыр они продают в зависимости от сорта сыра, стоимость его может составлять от 400 до 700 рублей, но в среднем дешевые сорта покупают, потому что нам тут не до жиру, быть бы живу.

Лично я могу себе позволить покупать у барыг, и, конечно, барыги этим пользуются. Другие не могут купить, от этого у них и обида на барыг. В колонии сейчас чуть меньше тысячи человек. Две трети могут себе позволить покупать у барыг. Я в месяц у барыг покупаю тысяч на пять. Это немного, потому что у меня есть возможность самому звонить таксистам, переводить таксистам деньги и таксисты везут сюда продукты без посредничества барыг. Некоторым зэкам не присылают посылки, у них остается лимит на получение посылки, они мне его и отдают. У них просто нет возможности «греться», им не присылают ничего, у некоторых просто нет родственников. Им тоже выгоден такой симбиоз. Потому что они ведь не бесплатно отдают право на посылку, они тоже на этом получают — или тысячу рублей, или блок сигарет, как они сами захотят. Я у них бесплатно этот лимит не беру. Я прихожу к какому-нибудь человеку, бедолаге, как мы их называем, и говорю: «У тебя есть лимит?» Он говорит: «Да, есть». — «Дашь?» — «Дашь» — «Чего хочешь?» — Он говорит: «Блок сигарет». Пожалуйста, блок сигарет. Тысячу рублей? Пожалуйста, тысячу рублей. В зоне блок сигарет «Донской табак» (самые популярные у нас сигареты) — 90 рублей пачка, то есть 900 рублей блок стоит. По сути, та же тысяча.

Администрации выгодно, когда люди покупают у них в магазине, например, те же копченые куры, потому что прибыль идет в бюджет колонии. В связи с этим в прошлом году перестали принимать в передачах любые продукты питания, кроме консервов, сушек, сухарей. Издали специальный приказ, не знаю, насколько он законен. Во все остальные мордовские колонии можно через интернет-передачу заказать и «Докторскую» колбасу и куры-гриль, только в нашу колонии такие передачи запрещено делать.

Я звоню таксисту, говорю: «Уважаемый, не будешь ли столь любезен, я тебе переведу денег, привези мне, пожалуйста, 20 штук кур вот на такого человека». Он привозит, а ему говорят: «Нельзя куры-гриль передавать». Он говорит: «Почему?» — «Все, запрет. У нас приказ, начальник сказал не передавать». Но в то же время в магазине колонии спокойно продаются куры-гриль. Стоят в зависимости от веса, от 190 до 230-240 рублей — полцыпленка. Дорого. Это может готовиться как в столовой, так и на других колониях. Наша колония, например, делает колбасу, а копченного цыпленка делают на другой колонии, на 14-й. На 2-й колонии (это женская колония) — газированную сладкую воду в бутылках полуторалитровых, она называется «Двоечка». Отвратительная вода, но ее тоже берут.

Администрация запретила проносить в колонию то, что приготовлено на свидании.

Если раньше на длительном свидании с родителями или с женой, в последний день ты там жаришь, паришь, готовишь курицу, котлеты, плов, яичницу, упаковываешь это все в пакетики и потом все это спокойно выносишь и кушаешь со своими друзьями, раскладываешь по холодильникам, как-то стараешься растянуть, то сейчас это все под запретом. Со свиданки можно консервы, можно сушки выносить, а готовая еда под запретом».

Швейка и чурбачки

Иван Мордвин: «На зоне есть градообразующее предприятие, откуда в основном идут все деньги, — это швейное производство. То есть это пыль, нитки… Летом тупо потеешь в этом цеху, потому что сидят 300 человек, работают двигатели у каждой швейной машинки, все нагревается… Летом цех нагревается иногда до 45 градусов. Нынешний начальник Аношин, первым делом, когда пришел, закрыл в швейном цеху душевую. Он сказал: «У вас не грязное производство. Вы относитесь к категории легкой промышленности. На легкой промышленности душ после работы не положен». Все шьют, все работают, там же есть и слесари, электрики, швейники… Все в этой пыли и элементарно потеют. Рабочий день заканчивается, а ты не можешь вымыться, грязным идешь в свой барк. Меня крайне раздражает манера нынешнего руководства, они лишили нас даже элементарных удобств — элементарного душа. Они говорят: «Вам положено раз в неделю помыться, вот и мойтесь». Хотя по закону не раз в неделю, а два раза должна быть баня.

Мы жаловались, писали жалобу, что по новым правилам внутреннего распорядка мыться надо два раза в неделю, а нам предоставлено только раз в неделю. И УФСИН, и прокуратура за надзором ответили, что нас моют два раза в неделю. А по факту — один. А как нам доказать, что нас не моют два раза? Никак. Только свидетельские показания заключенных. Но зэки боятся давать показания против администрации.

Еще по поводу продолжительности рабочего дня. По графику, утвержденному начальником колонии от 14 февраля этого года, рабочий день длится с 9.00 до 18.00. С 18 до 18.30 — кто что хочет, то и делает. А по факту рабочий день — до 18.30. Кто в 18.15-18.20 встал из-за машинки, тот ночует в ШИЗО и может провести там суток 15-40. Чтобы не платить нам полную ставку, чтобы не засчитывать восьмичасовой рабочий день (с 9 до 18), они сделали перерыв на обед не час, а полтора часа (с 12 до 13.30). А по факту все равно все к 13.00 возвращаются и работают. То есть нам незаконно на полчаса увеличивают рабочий день. В воскресенье, 30 апреля, нас в добровольно-принудительном порядке лишили воскресенья и погнали на работу. Чем объяснили? А ничем не объяснили.

В цеху около 250 машинок, то есть 250 швейников плюс обслуживающий персонал (то есть обрезка, размеловка, звеньевые, которые туда-сюда крой носят), в день цех должен выкинуть порядка 500 костюмов готовых. Зэки шьют робы, костюмы, форму. Шили, например, костюмы дворника. Сейчас шьются костюмы для ЧОПовцев и одновременно шьются костюмы «Антигнус» с сеткой на лице. Костюм «Бастион» шьется.

Мы шили месяца три-четыре назад костюм для нашей армии. Очень сложный костюм, песочного цвета, для Сирии. В норму не влазил никто. Это был очень дорогой костюм. Фирма за пошив одного изделия платила 650 рублей. А на сайте этой фирмы такой же костюм стоит 12 тысяч рублей. То, что фирма платила колонии за костюм, считается очень большими деньгами, потому что в среднем нам фирмы платят за костюм рублей 150-200. Швейники, которые выполняют норму (а она всегда завышена), получают минималку: 3-4 тысячи. Но если в цеху шьют 200 человек, то из 200 эту норму в состоянии выполнить человек 20. В общем, мы дешевая рабочая сила. Я сам себя называю рабом. У меня высшее образование и все прочее, но я раб. Я реально раб у ФСИНа. Это и из-за отношения к нам в колонии, и из-за зарплаты. Ведь в основном нам платят копейки, не больше 200 рублей в месяц. То есть на полкилограмма отвратительной колбасы. Но что поделать…»

Владимир Мельников: «Я, когда только приехал на зону, работал. В швейном цехе, на размеловке. Отработал месяц, мне заплатили 40 рублей. Я пришел к начальнику и сказал: «Это что за такая рабская оплата труда? Я работал достойно месяц. Я не прошу мне заплатить 30 тысяч, я все понимаю, но хотя бы пару-тройку тысяч я уж точно заработал. Что это за унижение такое?» Он: «Ты, чего заработал, то и получил». Я говорю: «Ну, вы разберитесь». Он говорит: «А чего разбираться, у нас тут так. Ты куда попал? В зону» Ну раз такая оплата, тогда ради чего мне работать. И я стал писать жалобы. Поскольку у меня серьезные заболевания, меня вывезли на больницу. И там мне прописали ограничения по работе — исключить ночные смены, работу в шумном помещении… Ну, в итоге никакой работы на зоне для меня не нашлось».

Иван Мордвин: «Кроме швейки, у нас есть угольное производство. Для одной фирмы у нас в бочках производят древесный уголь для мангала для шашлыка. На этом производстве человек 40 работает. Это такие большие бочки с топкой, объемом по 5 тысяч литров. Туда закладываются березовые чурбачки, бочка растапливается и березовые чурбачки под температурой за трое суток преобразуются в уголь. Потом туда в противогазах залазят зэки и выгребают этот уголь, грузят в картонные пакеты по пять килограмм, приезжает машина и их забирает. И люди на воле жарят на этом угле шашлыки. Мы, конечно, без претензии к людям, которые покупают этот уголь, но само производство как для зэков, так и для жителей поселка вредное. Экологическая прокуратура дала разрешение нашей администрации на использование 10 бочек и все бочки должны иметь общую вытяжку — высокую трубу. А по факту получилось, что у нас 15 бочек стоит, 10 бочек дымят в большую трубу и дым высоко над землей стелется, то есть ты не дышишь этим. А пять бочек, когда затапливают, они дымят непосредственно над землей. То есть ты ходишь и дышишь этим всем. Этот дым уходит в местный поселок, где люди живут, дети дышат этой гарью, эта гарь у них оседает всюду.

Около полутора лет назад у нас здесь был бригадир цеха паросилового хозяйства, так называемой ПСХ, которое отвечает за отопление помещений в зимнее время. Константин Иост его звали. Администрация (замначальника Трофимов) сказала: «Сейчас ставим бочки, в них будет делаться уголь, к ним надо провести трубы, чтобы по ним шел дым». Без страховки, на свой страх и риск они погнали его: «Давай залазь на трубу». Иост говорит: «Как я полезу на трубу? А вдруг я оттуда упаду?» — «Ну ничего страшного, — говорят, — разберешься». Он залез на эту бочку в пять тонн (это примерно железнодорожная цистерна в половину, а по высоте такая же). Он должен был с бочки приварить трубу. Труба, в которую уходит дым, метров 30-40. Ну, он оступился, упал, труба упала на него сверху. Труп. Трофимов, конечно, сказал: «Я никому указаний не давал лазить на бочку, да вы что? Мы без страховки… Боже упаси». Ну все, отказной...»

«Надо скинуться на ремонт»

Иван Мордвин: «Мы живем в отряде, приходит завхоз, нажимает на звонок, все собираются в ПВР (комната политико-воспитательной работы), это то место, где смотрят телевизор. Это самое большое помещение, куда может вместиться весь отряд. И завхоз говорит: «Ребята, у нас течет крыша, нам надо ее перекрыть. Если мы ее сами не перекроем своими силами, то вы понимаете, что администрация нам не поможет в этом. Короче, ребята, я жду денег». Хотя администрации выделяются деньги на ремонт. Но они не доходят непосредственно до бараков.

Скажем, в раздевалке отряда потекла крыша и идти с этой проблемой к администрации и говорить, что «у нас крыша протекла, выделите денег», конечно, они денег не выделят, даже если у них будут. Они скажут: «Справляйтесь своими силами. Единственное, — говорят, — чем мы вам поможем, мы закроем глаза, что мы вам разрешим загнать (ну то есть привезти на зону) цемент, штукатурку…» То есть они еще делают одолжение за то, что мы делаем ихнюю работу. У них здесь такая вот логика. Они это возводят себе в заслугу.

Была, например, в колонии построена церковь, сруб церкви. Строилась она четыре года и четыре года на эти цели деньги собирали осужденные. Приходила администрация и говорила: «Нам надо отчитаться, что мы строим церковь». В итоге церковь построили, но на деньги осужденных.

Я уже не говорю о всякой бытовой технике. Все телевизоры, холодильники, все микроволновые печи, которые есть во всех отрядах, куплены на средства осужденных. На них на всех стоят инвентарные номера, что это как бы колонии принадлежит, но по факту они все куплены на деньги зэков».

Владимир Мельников : «Собирает завхоз отряд в ПВРке и говорит: «Надо скинуться на ремонт». Ведется список — кто, сколько. Если ты не сдал деньги, тебя дергает начальник отряда: «Так, сейчас тебя по 106-й за отказ работать (по ст.106 УИК «Привлечение осужденных к лишению свободы к работам без оплаты труда», осужденные могут привлекаться к работам по благоустройству исправительных учреждений и прилегающих к ним территорий не более двух часов в неделю. Отказ от работ может повлечь помещение заключенного в ШИЗО или ПКТ. — Е.М .). Сотрудники персонально тебя начинают шмонать. На тебя делается особое внимание со всех сторон. Суммы требовали разные. На хозрабты и по 500 рублей, и по 200 требовали. По-разному. Раз в месяц это как минимум нужно было сдавать, а бывало и по несколько раз в месяц. То на крышу надо собрать, давайте по 300 рублей скинемся, то на краску 200 давайте…».

Месть

Владимир Мельников: «Мне дали надзор на три года. То есть с 10 вечера до 6 утра сидеть дома и два раза в месяц отмечаться. Это колония так решила. Меня незаконно признали злостным нарушителем. А судья даже меня не слушал. Это месть колонии за то, что я жалобы на них писал.

Знаете, какими словами сотрудники колонии проводили меня на волю? «Ну чего, скоро тебя ждать?» Я говорю: «Я не собираюсь сюда». А так, зарекаться тоже нельзя, сейчас такое время. Говорят: «Ну чего, жалобы будут?» Я говорю: «Ну, конечно, я буду продолжать добиваться справедливости по вашим незаконным действиям». Они говорят: «Ну давай-давай, удачи тебе, пиши, нам-то все равно, отпишемся, если ты еще не понял…»